Октябрьская революция

Октя́брьская револю́ция (полное официальное название в СССР — Вели́кая Октя́брьская социалисти́ческая револю́ция, иные названия: «октябрьский переворот»^[1], «Октябрьское восстание», «большевистский переворот») — одно из крупнейших политических событий XX века, произошедшее в России в октябре 1917 года и повлиявшее на дальнейший ход всемирной истории. В результате началась Гражданская война в России, было свергнуто Временное правительство, и к власти пришло правительство, сформированное II Всероссийским съездом Советов, абсолютное большинство делегатов которого составили большевики (РСДРП(б)) и их союзники левые эсеры, поддержанные также некоторыми национальными организациями, небольшой частью меньшевиков-интернационалистов, и некоторыми анархистами. В ноябре 1917 года новое правительство было поддержано также большинством Чрезвычайного Съезда крестьянских депутатов.

Временное правительство было свергнуто в ходе вооружённого восстания 25—26 октября (7 — 8 ноябряпо новому стилю), главными организаторами которого были В. И. Ленин, Л. Д. Троцкий, Я. М. Свердлов и др. Непосредственное руководство восстанием осуществлял Военно-революционный комитет Петроградского Совета, в который входили также левые эсеры.

Революция 1917 года в России
Общественные процессы
До февраля 1917 года: Предпосылки революции Февраль — октябрь 1917 года: Демократизация армии Земельный вопрос После октября 1917 года: Бойкот правительства госслужащими Продразвёрстка Дипломатическая изоляция Советского правительства Гражданская война в России Распад Российской империи и образование СССР Военный коммунизм
Учреждения и организации
[показать]
Вооружённые формирования
[показать]
События
Февраль — октябрь 1917 года: [показать] После октября 1917 года: [показать]
Персоналии
[показать]
Родственные статьи
[показать]

Содержание

[убрать]

Название и оценки[править | править вики-текст]

Восстание началось 25 октября 1917 года по юлианскому календарю, принятому в то время в России, и хотя уже в феврале 1918 года был введён григорианский календарь (новый стиль) и уже первая годовщина (как и все последующие) отмечалась 7—8 ноября, революция по-прежнему ассоциировалась именно с октябрём, что и нашло отражение в её названии.

С самого начала большевики и их союзники называли события Октября «революцией». Так, на заседании Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов 25 октября (7 ноября) 1917 года Ленин произнёс своё знаменитое: «Товарищи! Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой всё время говорили большевики, свершилась»^[2].

Определение «Великая Октябрьская революция» впервые появилось в декларации, оглашённой Ф. Раскольниковым от имени фракции большевиков в Учредительном собрании^[3]. К концу 30-х годов XX века в советской официальной историографии утвердилось название Великая Октябрьская социалистическая революция^[4]. В первое десятилетие после революции она нередко именовалась Октябрьским переворотом, и это название не несло в себе негативного смысла (по крайней мере, в устах самих большевиков) и представлялось более научным в концепции единой революции 1917 года. В. И. Ленин, выступая на заседании ВЦИК 24 февраля 1918 г., говорил: «Конечно, приятно и легко бывает говорить рабочим, крестьянам и солдатам, приятно и легко бывало наблюдать, как после Октябрьского переворота революция шла вперёд…»^[5]; такое название можно встретить у Л. Д. Троцкого, А. В. Луначарского, Д. А. Фурманова,Н. И. Бухарина, М. А. Шолохова^[6]; и в статье Сталина, посвящённой первой годовщине Октября (1918), один из разделов назывался Об октябрьском перевороте^[7]. Впоследствии, однако, слово «переворот» стало ассоциироваться с заговором и захватом власти узкой группой лиц (по аналогии с дворцовыми переворотами), утвердилась концепция двух революций, и термин был изъят из официальной историографии^[8]. Зато выражение «октябрьский переворот» стало активно употребляться, уже с негативным смыслом, в литературе, критической по отношению к Советской власти: в эмигрантских и диссидентских кругах, а начиная с перестройки — и в легальной печати^[9]. Обозначение «октябрьский переворот» используется и в некоторых современных научных публикациях, например, в учебнике «Россия. XX век» под редакцией А. В. Зубова (2009) или в 5-м томе словаря «Русские писатели. 1800—1917» (2007). Философ А. П. Бутенкоиспользует словосочетание «революционный переворот»^[10]

Существует широкий спектр оценок Октябрьской революции: для одних это национальная катастрофа, перечеркнувшая естественный ход развития предреволюционной России, приведшая к гражданской войне, отставанию от других государств и установлению в России тоталитарной системы правления (либо, наоборот, к гибели Великой России как империи). Для этой школы историков Октябрьская революция была «путчем, который силой навязала пассивному обществу кучка циничных заговорщиков, не имевших какой-либо реальной опоры в стране»^[11].

В частности, Александр Солженицын писал:

А Октябрь — короткий грубый местный военный переворот по плану, какая уж там революция?…

Но несомненно, что в XX веке в России произошла величайшая кровавая необратимая революция всемирового значения. Необратимостью и радикальностью перемен только и определяется революция…

…Наша революция разгуливалась от месяца к месяцу Семнадцатого года — вполне уже стихийно, и потом Гражданской войной, и миллионным же чекистским террором, и вполне стихийными крестьянскими восстаниями, и искусственными большевицкими голодами по 30, по 40 губерний — и может быть закончилась лишь искоренением крестьянства в 1930—1932 и перетряхом всего уклада в первойпятилетке. Так вот и катилась революция 15 лет. ^[12]

Для других Октябрьская революция — величайшее прогрессивное событие в истории человечества, оказавшее огромное влияние на весь мир, а России позволившее выбрать некапиталистический прогрессивный путь развития, вырвать Россию из вековой отсталости, обеспечить невиданные ранее темпы роста экономики, науки, промышленности и сельского хозяйства, ликвидировать феодальные пережитки и непосредственно в 1917 году скорее спасшее её от катастрофы^[13]. Согласно советской историографии, Октябрь 1917 года был исторически предопределённым, неизбежным завершением пути, по которому «народные массы» сознательно пошли под руководством большевиков, провозвестником грядущего освобождения народов всего мира. Политическая система и государство, возникшие в результате Октябрьской революции, следовательно, обладают полной легитимностью^[11].

Например, историк Владимир Булдаков писал:

Анализ электората убеждает, что большевики, не получив общенационального мандата на управление страной, возглавили наиболее радикально настроенную часть народа в административных и промышленных центрах страны. В целом массы отнюдь не сделали выбора в пользу «пролетарского» социализма. Но они хотели «своей» власти. Этим устремлениям, казалось, наиболее полно отвечали большевики…

…В целом Октябрьская революция свершилась под знаком общечеловеческих ценностей и демократии, но стала утверждаться путем невиданного классового насилия.

…Очевидно, что мощь Октябрьского взрыва, его глобальные последствия были обусловлены смыканием критических точек общероссийского и мирового развития… Учитывая это, большевистский Октябрь предстает дерзновенной попыткой уравнять исторические шансы всех народов на пути мировой социалистической революции. Можно говорить об «утопизме» подобных замыслов, но нельзя не признать, что они были подготовлены всем развитием тогдашней социальной мысли, а человечество до сих пор страдает от невозможности их воплощения в жизнь.^[14]

Между этими крайними точками зрения есть и широкий спектр промежуточных мнений. Так, французский историк Марк Ферро указывал, что «Октябрьская революция вполне могла отвечать устремлениям народа, но … реально в ней приняли участие немногие»^[15]. В частности, Борис Кагарлицкий писал:

Российская революция прошла трагическую траекторию, завершившуюся самоотрицанием. Можно ли говорить о русской революции как о потерпевшей неудачу и каковы исторические выводы? Я думаю, что неудачу революция потерпела в той мере, в какой все революции терпят неудачу. Маркузе (ссылаясь на Энгельса) говорил, что всякая революция является преданной революцией, поскольку неизбежно революция вырывается за пределы всех своих исторических задач и пытается решить глобальные задачи человеческого освобождения. А эти задачи невозможно решить с одной попытки.^[16]

Согласно определению авторов «Чёрной книги коммунизма», Октябрьская революция представляла собой совпавшие по времени государственный переворот и кульминацию социальной (в первую очередь, крестьянской) революции, она явилась «одномоментной конвергенцией двух факторов: захвата политической власти партией, решительно отличавшейся от всех других своей организацией, тактикой, идеологией, — и широчайшей социальной революции, многообразной и самостоятельной. Эта социальная революция проявлялась прежде всего в виде широкомасштабного крестьянского восстания, мощного движения, уходящего корнями в глубины истории, отмеченной не только вековой ненавистью к помещикам-землевладельцам, но и присущим крестьянству недоверием к городу, ко всему внешнему миру, ко всякой форме государственного вмешательства»^[11].

Согласно этой концепции, 1917 год в истории России ознаменовался развалом традиционных учреждений и всех форм управления вообще под воздействием ряда разрушительных сил, развивавшихся в обстановке Первой мировой войны, которая сама по себе явилась источником общего упадка, экономического кризиса, социальных потрясений и падения авторитета государства:

крестьянской революции — обострившегося противостояния между крестьянами и помещиками за осуществление «чёрного передела», то есть перераспределения сельскохозяйственных угодий по числу едоков, и протеста крестьян против давления города и государственной власти вообще;
глубочайшего разложения армии, также в основном состоявшей из крестьян и не понимавшей смысла затянувшейся войны;
революционного брожения рабочего класса — политически активного меньшинства, составлявшего лишь 3 % активного населения и сконцентрированного преимущественно в городах; именно рабочее движение выдвинуло подлинно революционные лозунги: «Рабочий контроль» и «Власть Советам»;
национальных движений нерусских народов царской России, стремившихся к достижению автономии, а в перспективе — и самостоятельности от центральной власти^[11].

На короткий, но решающий момент (конец 1917 года) выступление большевиков — политического меньшинства, действовавшего, по сути дела, в вакууме, — совпало со стремлениями большинства… На один миг совпали, точнее сказать, слились воедино государственный переворот и социальная революция, перед тем как разойтись на несколько десятилетий — и это были десятилетия диктатуры.^[11]

Несмотря на то, что лозунги и цели партии большевиков во многих случаях отличались от устремлений основных движущих сил революции, даже при их формальном совпадении, а сама большевистская партия располагала минимальной поддержкой в масштабах страны, «тем не менее в институциональном вакууме осени 1917 года, когда государственная власть уступила место бесчисленным комитетам, советам и прочим подобным структурам, достаточно было тесно сплочённого и дисциплинированного ядра, готового к решительным действиям, чтобы партия большевиков могла заполучить власть и пользоваться ею совершенно непропорционально своим реальным силам»^[11].

Предпосылки[править | править вики-текст]

В историографии выдвигаются различные версии предпосылок Октябрьских событий. В качестве основных могут рассматриваться:

концепция «двух революций»,
концепция единой революции 1917 г.

В их рамках можно, в свою очередь, выделить:

версию стихийного нарастания «революционной ситуации»,
версию целенаправленной акции германского правительства (См. Пломбированный вагон).

Концепция «двух революций»

В СССР начало формирования этой концепции, вероятно, следует отнести к 1924 г. — дискуссии по поводу «Уроков Октября» Л. Д. Троцкого^[17]. Окончательно, однако, она сложилась в сталинские времена и оставалась официальной вплоть до окончания советской эпохи. То, что в первые годы Советской власти имело скорее пропагандистский смысл (например, именование Октябрьской революции «социалистической»), со временем превратилось в научную доктрину.

Согласно этой концепции, в феврале 1917 г. началась и уже в ближайшие месяцы полностью завершилась буржуазно-демократическая революция, а то, что произошло в октябре, изначально было революцией социалистической. В БСЭ так и говорилось: «Февральская буржуазно-демократическая революция 1917 — вторая русская революция, в результате которой было свергнуто самодержавие и созданы условия для перехода к социалистическому этапу революции»^[18].

Штурм Зимнего дворца. Кадр из художественного фильма «Октябрь», 1927 год

С этой концепцией связано и представление о том, что Февральская революция дала народу всё, за что он боролся (в первую очередь — свободу)^[19], но большевики решили установить в России социализм, предпосылок для которого ещё не было; в результате Октябрьская революция обернулась «большевистской контрреволюцией»^[20].

К ней же, по существу, примыкает и версия «целенаправленной акции германского правительства» («немецкого финансирования», «немецкого золота», «пломбированного вагона» и т. п.), которая также предполагает, что в октябре 1917 г. произошло событие, не имеющее прямого отношения к Февральской революции.

Некоторые авторы распространяют «целенаправленную акцию германского правительства» и на Февральскую революцию^[21], и такой подход укладывается в концепцию единой революции^[22].

Концепция единой революции

В то время как в СССР складывалась концепция «двух революций», Л. Д. Троцкий, уже находясь за рубежом, писал книгу о единой революции 1917 года^[23], в которой отстаивал концепцию, некогда общую для партийных теоретиков: Октябрьский переворот и декреты, принятые большевиками в первые месяцы после прихода к власти, были лишь завершением буржуазно-демократической революции, осуществлением того, за что восставший народ боролся в феврале.

За что боролись

Единственным безусловным свершением Февральской революции было отречение Николая II от престола; о свержении монархии как таковой говорить было рано, поскольку этот вопрос — быть России монархией или республикой — должно было решить Учредительное собрание. Однако ни для рабочих, совершавших революцию, ни для солдат, перешедших на их сторону, ни для крестьян, письменно и устно благодаривших петроградских рабочих^[24], свержение Николая II не было самоцелью. Сама революция началась с демонстрации петроградских работниц 23 февраля (8 марта по григорианскому календарю). «Среди женщин, стоявших в мороз в очередях за хлебом, возникли беспорядки, которые вылились в массовые демонстрации под лозунгами свержения самодержавия и прекращения войны»^[25]. От войны уже устали и город, и деревня, и больше всех — армия. Но оставались ещё нереализованные требования революции 1905—1907 г.: крестьяне боролись за землю, рабочие — за гуманное трудовое законодательство и демократическую форму правления^[26].

Что обрели[править | править вики-текст]

Война продолжалась. В апреле 1917 года министр иностранных дел, лидер кадетов П. Н. Милюков в специальной ноте уведомил союзников о том, что Россия остаётся верна своим обязательствам^[27]. 18 июня армия перешла в наступление, закончившееся катастрофой из-за падения дисциплины в Русской армии и пораженческой агитации большевиков; однако и после этого правительство отказывалось начать переговоры о мире^[28].

Все попытки министра земледелия, лидера эсеров В. М. Чернова начать аграрную реформу блокировались большинством Временного правительства.

Попытка министра труда социал-демократа М. И. Скобелева ввести цивилизованное трудовое законодательство^[29] также закончилась ничем. Восьмичасовой рабочий день приходилось устанавливать явочным порядком, на что промышленники нередко отвечали локаутами.

Реально были завоёваны политические свободы (слова, печати, собраний и т. д.), но они ещё не были закреплены ни в какой конституции, и июльский разворот Временного правительства показал, как легко их можно отнять. Газеты левого направления (не только большевистские^[30]) закрывались правительством; разгромить типографию и разогнать митинг могли «энтузиасты» и без санкции правительства.

Параллельно органам Временного правительства, к которому власть перешла в феврале 1917 года, сложилась мощная система Советов рабочих и солдатских, а позже и крестьянских депутатов^[31], строительство которой началось в городах и деревнях ещё в 1905 году. В результате стихийной самоорганизации общества возникали многочисленные фабричные и заводские комитеты, вооружённая рабочая милиция («Красная гвардия»), крестьянские, солдатские, казачьи комитеты. Февральская революция высвободила накопившиеся в людях за долгие годы озлобленность и раздражение; митингование стало антиподом парламентской демократии, и требования, выдвигаемые общественными движениями, становились все более и более радикальными^[11]. На практике только Советы, опиравшиеся непосредственно на коллективы предприятий, солдатские казармы и бедное большинство сельских общин, обладали в стране реальной властью. Но они по-прежнему не были узаконены — а потому, если генерал Каледин требовал разгона Советов, а генерал Корнилов снаряжал для этого поход на Петроград, в этом с юридической точки зрения не было ничего противоправного. ПослеИюльских дней по сомнительным, а то и просто вздорным обвинениям^[32] были арестованы многие депутаты Петроградского совета и члены ЦИК — большевики, «межрайонцы», левые эсеры и анархисты, невзирая на их депутатскую неприкосновенность.

Решение всех основных вопросов Временное правительство откладывало либо до окончания войны, либо до созыва Учредительного собрания, которое, как предполагалось, явится подлинным выразителем воли народа.^{[источник не указан 213 дней]}

Концепция «революционной ситуации»[

Ситуацию, сложившуюся после сформирования правительства («слишком правого для такой страны», по мнению А. В. Кривошеина^[33]), Ленин характеризовал как «двоевластие», а Троцкий как «двоебезвластие»^[34]: социалисты в Советах могли править, но не хотели, «прогрессивный блок» в правительстве хотел править, но не мог, оказавшись вынужденным опираться на Петроградский совет, с которым расходился во взглядах по всем вопросам внутренней и внешней политики. Революция развивалась от кризиса к кризису, и первый разразился уже в апреле.

Апрельский кризис[править | править вики-текст]

2 (15) марта 1917 г. Петроградский Совет позволил самопровозглашённому Временному комитету Государственной думы сформировать кабинет, в котором ни одного сторонника вывода России из войны не оказалось; даже единственному в правительстве социалисту, А. Ф. Керенскому, революция нужна была для победы в войне. 6 (19) марта Временное правительство опубликовало воззвание, которое, по словам Милюкова, «первой своей задачей ставило „доведение войны до победного конца“ и заявляло при этом, что оно „будет свято хранить связывающие нас с другими державами союзы и неуклонно исполнит заключённые с союзниками соглашения“»^[35] .

В. И. Ленин

В ответ Петроградский Совет 10 (23) марта принял манифест «К народам всего мира»: «В сознании своей революционной силы российская демократия заявляет, что она будет всеми мерами противодействовать империалистской политике своих господствующих классов, и она призывает народы Европы к совместным решительным выступлениям в пользу мира»^[36]. В тот же день была создана Контактная комиссия — отчасти для усиления контроля за действиями правительства, отчасти для поисков взаимопонимания. В результате была выработана декларация от 27 марта, удовлетворившая большинство Совета.

Публичная полемика по вопросу о войне и мире на некоторое время прекратилась. Однако 18 апреля (1 мая) Милюков под давлением союзников, требовавших внятных заявлений о позиции правительства, составил в качестве комментария к декларации от 27 марта ноту (опубликованную два дня спустя), в которой говорилось о «всенародном стремлении довести мировую войну до решительной победы» и о том, что Временное правительство «будет вполне соблюдать обязательства, принятые в отношении наших союзников»^[37]. Левый меньшевик Н. Н. Суханов, автор мартовского соглашения между Петроградским советом и Временным комитетом Государственной думы, считал, что этот документ «окончательно и официально» расписывался «в полной лживости декларации 27 марта, в отвратительном обмане народа „революционным“ правительством»^[38].

Такое заявление от имени народа не замедлило вызвать взрыв. В день его опубликования, 20 апреля (3 мая), беспартийный прапорщик запасного батальона гвардии Финляндского полка член Исполкома Петроградского совета Ф. Ф. Линде без ведома Совета вывел на улицу Финляндский полк^[39], примеру которого тотчас последовали другие воинские части Петрограда и окрестностей.

Вооружённая манифестация перед Мариинским дворцом (резиденцией правительства) под лозунгом «Долой Милюкова!», а затем и «Долой Временное правительство!» продолжалась два дня. 21 апреля (4 мая) активное участие в ней приняли петроградские рабочие и появились плакаты «Вся власть Советам!»^[40]. Сторонники «прогрессивного блока» ответили на это демонстрациями в поддержку Милюкова. «Нота 18 апреля, — сообщает Н. Суханов, — всколыхнула не одну столицу. Точь-в-точь то же самое разыгралось и в Москве. Рабочие бросали станки, солдаты — казармы. Те же митинги, те же лозунги — "за" и "против" Милюкова. Те же два лагеря, и та же спаянность демократии…»^[41].

Исполком Петроградского Совета, оказавшийся не в силах прекратить манифестации, потребовал от правительства разъяснений, которые и были даны^[42]. В резолюции Исполкома, принятой большинством голосов (40 против 13), было признано, что вызванное «единодушным протестом рабочих и солдат Петрограда» разъяснение правительства «кладёт конец возможности истолкования ноты 18 апреля в духе, противном интересам и требованиям революционной демократии». Резолюция в заключение выражала уверенность в том, что «народы всех воюющих стран сломят сопротивление своих правительств и заставят их вступить в переговоры о мире на почве отказа от аннексий и контрибуций»^[43].

Но вооружённые манифестации в столице прекратил не этот документ, а воззвание Совета «Ко всем гражданам», в котором содержалось и специальное обращение к солдатам^[44]:

Без зова Исполнительного Комитета в эти тревожные дни не выходите на улицу с оружием в руках; только Исполнительному Комитету принадлежит право располагать вами; каждое распоряжение о выходе воинской части на улицу (кроме обычных нарядов) должно быть отдано на бланке Исполнительного Комитета, скреплено его печатью и подписано не меньше чем двумя из следующих лиц…

После обнародования воззвания командующий Петроградским военным округом генерал Л. Г. Корнилов, со своей стороны тоже пытавшийся вывести на улицы войска — для защиты Временного правительства, подал в отставку, а Временному правительству ничего не оставалось, как принять её^[45].

Июльские дни[править | править вики-текст]

Основная статья: Июльские дни

Ощутив в дни апрельского кризиса свою неустойчивость, Временное правительство поспешило избавиться от непопулярного Милюкова и в очередной раз обратилось за помощью к Петроградскому совету, пригласив социалистические партии делегировать в правительство своих представителей^[46].

После долгих и острых дискуссий в Петросовете 5 мая правые социалисты приглашение приняли: Керенский был назначен военным министром, лидерэсеров Чернов взял портфель министра земледелия, социал-демократ (меньшевик) И. Г. Церетели стал министром почт и телеграфов (позже — министром внутренних дел), его товарищ по партии Скобелев возглавил министерство труда и, наконец, народный социалист А. В. Пешехонов стал министром продовольствия.

Таким образом, министры-социалисты были призваны решить самые сложные и самые острые проблемы революции, а в результате — принять на себя недовольство народа продолжающейся войной, обычными для всякой войны перебоями с продовольствием, нерешённостью земельного вопроса и отсутствием нового трудового законодательства. При этом большинство правительства легко могло блокировать любые инициативы социалистов. Примером тому может служить работа Комитета по вопросам труда, в котором Скобелев попытался разрешить конфликт рабочих с промышленниками^[47].

На рассмотрение Комитета был предложен целый ряд законопроектов, в том числе о свободе стачек, о восьмичасовом рабочем дне, ограничении детского труда, пособиях по старости и нетрудоспособности, биржах труда. В. А. Авербах, представлявший в Комитете промышленников, в своих воспоминаниях рассказывал^[48]:

Наши заклятые враги, члены рабочей фракции комитета, были вооружены до зубов. Когда на первом заседании на нас обрушились формулы, цитаты, имена и названия, причём с необыкновенной лёгкостью и даже не без изящества, мы были разгромлены ещё до начала битвы... Тщательно скрывая подавленность и понимая недостаток собственной подготовки, мы пытались компенсировать его красноречием и искренностью

В результате то ли красноречия, то ли искренности промышленников приняты оказались только два законопроекта — о биржах и о пособии по болезни. «Другие проекты, подвергнутые беспощадной критике, отправлялись в шкаф министра труда и больше оттуда не вынимались»^[49]. Авербах не без гордости рассказывает о том, как промышленники сумели не уступить своим «заклятым врагам» почти что ни пяди, и мимоходом сообщает, что все отвергнутые ими законопроекты (в разработке которых принимали участие и большевики, и межрайонцы) «после победы большевистской революции были использованы Советским правительством либо в их первоначальном виде, либо в том виде, в котором они были предложены группой рабочих Комитета по вопросам труда»…

Популярности правительству правые социалисты в конечном счёте не добавили, но свою собственную растеряли в считанные месяцы; «двоебезвластие» переместилось внутрь правительства. На открывшемся в Петрограде 3 (16) июня I Всероссийском съезде Советов левые социалисты (большевики, межрайонцы и левые эсеры) призывали правое большинство Съезда взять власть в свои руки: только такое правительство, считали они, может вывести страну из перманентного кризиса.

Но у правых социалистов нашлось много причин в очередной раз отказаться от власти^[50]; большинством голосов Съезд выразил доверие Временному правительству.

Историк Н. Суханов отмечает, что состоявшаяся 5 (18) июня в Петрограде массовая манифестация продемонстрировала значительный рост влияния большевиков и их ближайших союзников межрайонцев, в первую очередь среди петроградских рабочих^[51]. Демонстрация прошла под антивоенными лозунгами, но в тот же день Керенский под давлением союзников и российских сторонников продолжения войны начал плохо подготовленноенаступление^[52].

По свидетельству члена ЦИК Суханова, с 19 июня в Петрограде было «тревожно», «город чувствовал себя накануне какого-то взрыва»^[53]; газеты печатали слухи о том, как 1-й Пулемётный полк сговаривается с 1-м Гренадерским о совместном выступлении против правительства^[54]; Троцкий утверждает, что сговаривались не только полки между собой, но и заводы с казармами^[55]. Исполком Петроградского совета издавал воззвания, рассылал агитаторов на заводы и казармы, но авторитет правосоциалистического большинства Совета был подорван активной поддержкой наступления; «ничего не выходило из агитации, из хождения в массы», констатирует Суханов. Более авторитетные большевики и межрайонцы призывали к терпению…^[56] Тем не менее взрыв произошёл.

Суханов связывает выступление мятежных полков с развалом коалиции: 2 (15) июля четыре министра-кадета вышли из правительства — в знак протеста против соглашения, заключённого правительственной делегацией (Терещенко и Церетели) с Украинской Центральной Радой: уступки сепаратистским тенденциям Рады стали «последней каплей, переполнившей чашу»^[57]. Троцкий считает, что конфликт по поводу Украины был лишь поводом:

Выбор момента подсказан был провалом наступления, пока ещё не признанным официально, но уже не составлявшим сомнения для посвящённых. Либералы сочли своевременным оставить своих левых союзников лицом к лицу с поражением и с большевиками. Слух об отставке кадетов немедленно распространился по столице и политически обобщил все текущие конфликты в одном лозунге, вернее, вопле: надо кончать с коалиционной канителью!^[58]

Июльская 1917 демонстрация в Петрограде

По мнению историка к.и.н. В. Родионова, демонстрации 3 (16) июля были организованы большевиками^[59], однако в 1917 году Особая следственная комиссия не смогла доказать этого^[56]^[60]. Вечером 3 июля многие тысячи вооружённых солдат Петроградского гарнизона и рабочих столичных предприятий с лозунгами «Вся власть Советам!» и «Долой министров-капиталистов!»^[61]^[62] окружили Таврический дворец, штаб-квартиру избранного съездом ЦИКа, требуя, чтобы ЦИК взял наконец власть в свои руки. О том же внутри Таврического дворца, на экстренном заседании, левые социалисты просили своих правых товарищей, не видя иного выхода. На протяжении 3 и 4 июля к манифестации присоединялись все новые воинские части и столичные предприятия (многие рабочие выходили на демонстрацию с семьями), из окрестностей прибывали матросы Балтийского флота.

Историк Георгий Злоказов писал, что виновность большевиков не подтвердили и рядовые участники июльских событий — рабочие и солдаты^[56]^[63]^[64], показания которых не были оспорены очевидцем-кадетом: манифестации проходили именно перед Таврическим дворцом, на Мариинский, в котором заседало правительство, никто не покушался («о Временном правительстве как-то забыли», свидетельствует Милюков^[65]), хотя взять его штурмом и арестовать правительство не составляло никакого труда; 4 июля именно верный межрайонцам 176-й полк охранял Таврический дворец от возможных эксцессов со стороны манифестантов; члены ЦИК Троцкий и Каменев, Зиновьев, которых, в отличие от лидеров правых социалистов, солдаты ещё соглашались слушать, призывали манифестантов разойтись, после того как они продемонстрировали свою волю…^[56]. И постепенно они расходились.

Но уговорить рабочих, солдат и матросов прекратить манифестацию можно было только одним-единственным способом: обещать, что ЦИК решит вопрос о власти^[66]. Брать власть в свои руки правые социалисты не хотели, и, по соглашению с правительством, руководство ЦИК вызвало с фронта надёжные войска — для наведения порядка в городе^[67].

В. Родионов считал, что столкновения спровоцировали большевики, рассадив на крышах своих стрелков, начавших стрельбу из пулемётов по демонстрантам, при этом урон пулемётчики нанесли как казакам, так и демонстрантам^[68]. Некоторые историки не разделяют этого мнения.^[56]^[69].

Историк русской революции С. П. Мельгунов объяснял наличие разных, порой диаметрально противоположных, оценок роли большевиков в июльских событиях тем, что, организованное, по его мнению, большевиками, восстание 3—5 июля намеренно прикрывалось мимикрией, которая готовилась ими и позднее — в октябре 1917 — как путь для отступления в случае неудачи авантюры: «большевики вынуждены-де были вмешиваться в стихийное движение, чтобы придать ему организованные формы»^[70].

«Выступление Корнилова»

Основная статья: Корниловское выступление

После ввода войск в Петроград сначала на большевиков, а затем на межрайонцев и левых эсеров обрушились обвинения в попытке вооружённого свержения существующей власти и сотрудничестве с Германией; начались аресты и бессудные уличные расправы. Ни в одном случае обвинение не было доказано, ни один обвиняемый не предстал перед судом, хотя, за исключением Ленина и Зиновьева, скрывшихся в подполье, все обвиняемые были арестованы^[56]. Обвинения в сотрудничестве с Германией не избежал даже умеренный социалист, министр земледелия Виктор Чернов; однако решительный протест партии эсеров, с которой правительству ещё приходилось считаться, быстро превратил дело Чернова в «недоразумение»^[71].

7 (20) июля глава правительства князь Львов подал в отставку, и министром-председателем стал Керенский. Сформированное им новое коалиционное правительство занялось разоружением рабочих и расформированием полков, не только участвовавших в июльских манифестациях, но и просто выразивших свои симпатии левым социалистам. Порядок в Петрограде и окрестностях был наведён; труднее было навести порядок в стране.

Контрреволюционный бронеавтомобиль «Остин» в окружении юнкеров у Зимнего. Лето 1917

Дезертирство из армии, начавшееся ещё в 1915 году и к 1917 году достигшее, по официальным данным, 1,5 миллионов, не прекращалось; по стране бродили десятки тысяч вооружённых людей.

В связи с тем, что повсеместные требования крестьянских сходов о «чёрном переделе» — перераспределении земель, не обрабатываемых крупными собственниками, и снижении арендных платежей не находили ответа, крестьяне приступили к самоорганизации, создавая по собственной инициативе земельные комитеты, во главе которых, как правило, вставали представители сельской интеллигенции, близкие к эсерам (учителя, священники, агрономы, земские врачи). Уже в мае-июне 1917 года многие земельные комитеты начали захват сельскохозяйственного инвентаря и скота в помещичьих хозяйствах, выпас на помещичьих пастбищах, вырубки в помещичьих лесах. В течение лета аграрные беспорядки делались всё более ожесточёнными, что объяснялось и огромным числом дезертиров, хлынувших с фронта. С последних дней августа начались поджоги и разграбление помещичьих усадеб, сопровождавшиеся изгнанием владельцев. На Украине и в России — в Тамбовской, Пензенской, Воронежской, Саратовской, Орловской, Тульской, Рязанской губерниях — были сожжены тысячи усадеб, убиты сотни их владельцев^[11]. Подавлять локальные выступления оказывалось некому: присланные для усмирения солдаты, в большинстве своём крестьяне, точно так же жаждавшие земли, всё чаще переходили на сторону повстанцев.

Если в первые месяцы после революции Советы ещё могли навести порядок «одним росчерком пера» (как Петроградский совет в дни апрельского кризиса), то к середине лета и их авторитет был подорван. В стране нарастала анархия^[72]. Меньшевики и эсеры, приняв в мае решение войти во Временное правительство, с одной стороны, не смогли провести обещанные радикальные реформы и поэтому начали утрачивать свой авторитет среди части поддерживавших их рабочих и крестьян, а с другой стороны — уступили «протестное поле» большевикам^[11].

Ухудшалось и положение на фронте: германские войска успешно продолжали наступление, начатое ещё в июле, и в ночь на 21 августа (3 сентября) 12-я армия, рискуя оказаться в окружении, оставила Ригу и Двинск и отошла к Вендену; не помогли ни введённые правительством 12 июля смертная казнь на фронте и «военно-революционные суды» при дивизиях, ни заградительные отряды Корнилова^[73].

В то время как большевиков после Октябрьского переворота обвиняли в свержении «законного» правительства, само Временное правительство прекрасно сознавало свою незаконность. Оно было создано Временным комитетом Государственной думы, однако никакие положения о Думе не наделяли её правом формировать правительство, не предусматривали создание временных комитетов с исключительными правами, и срок полномочий IV Государственной думы, избранной в 1912 году, истекал в 1917-м^[74]. Правительство существовало милостью Советов и зависело от них. Но эта зависимость становилась всё более тягостной: запуганные и притихшие после Июльских дней, осознавшие, что после расправы над левыми социалистами наступит очередь правых, Советы были враждебнее, чем когда-либо прежде. Друг и главный советник Б. Савинков подсказал Керенскому причудливый способ освободиться от этой зависимости: опереться на армию в лице популярного в правых кругах^[75] генерала Корнилова, — который, однако, по свидетельствам очевидцев^[76], с самого начала не понимал, почему он должен служить опорой Керенскому, и считал, что «единственным исходом… является установление диктатуры и объявление всей страны на военном положении»^[77]. Керенский запрашивал свежие войска с фронта, корпус регулярной кавалерии с либеральным генералом во главе, — Корнилов направил в Петроград казачьи части 3-го конного корпуса и Туземную («Дикую») дивизию под командованием совсем не либерального генерал-лейтенанта А. М. Крымова^[78]. Заподозрив неладное, Керенский 27 августа сместил Корнилова с поста главнокомандующего, приказав сдать полномочия начальнику штаба, — Корнилов отказался признать свою отставку; в изданном 28 августа приказе N 897 Корнилов заявил: «Принимая во внимание, что при создавшейся обстановке дальнейшие колебания смертельно опасны и что предварительно отданные распоряжения отменить уже поздно, я, сознавая всю ответственность, решил не сдавать должность Верховного Главнокомандующего, чтобы спасти Родину от неминуемой гибели, а русский народ от немецкого рабства»^[79]. Решение, принятое, как утверждает Милюков, «втайне от лиц, имевших ближайшее право в нём участвовать»^[80], для многих сочувствовавших, начиная с Савинкова, сделало невозможной дальнейшую поддержку Корнилова: «Решаясь „выступить открыто“ для „давления“ на правительство, Корнилов едва ли соображал, как называется этот шаг на языке закона и под какую статью уголовного уложения можно подвести его поступок»^[81]

Ещё в канун мятежа, 26 августа, разразился очередной правительственный кризис: министры-кадеты, сочувствовавшие если не самому Корнилову, то его делу, подали в отставку. Обратиться за помощью правительству оказалось не к кому, кроме Советов, которые прекрасно поняли, что постоянно поминаемые генералом «безответственные организации»^[79], против которых следует принять энергичные меры, это именно Советы.

Но сами Советы были сильны лишь поддержкой петроградских рабочих и Балтийского флота. Троцкий рассказывает, как 28 августа матросы крейсера «Аврора», призванные охранять Зимний дворец (куда после июльских дней переселилось правительство), пришли к нему в «Кресты» посоветоваться: стоит ли охранять правительство — не пора ли его арестовать?^[82]. Троцкий счёл, что не пора, однако Петроградский совет, в котором большевики ещё не имели большинства, но уже стали ударной силой, благодаря своему влиянию среди рабочих и в Кронштадте, дорого продал свою помощь, потребовав вооружения рабочих — на случай, если дело дойдёт до боёв в городе, — и освобождения арестованных товарищей. Второе требование правительство удовлетворило наполовину, согласившись отпустить арестованных под залог. Однако этой вынужденной уступкой правительство их фактически реабилитировало: освобождение под залог означало, что если арестованные и совершили какие-то преступления, то, во всяком случае, не тяжкие.

До боёв в городе дело не дошло: войска были остановлены на дальних подступах к Петрограду без единого выстрела.

Впоследствии один из тех, кто должен был поддержать выступление Корнилова в самом Петрограде, полковник Дутов, по поводу «вооружённого выступления большевиков» рассказывал: «Между 28 августа и 2 сентября, под видом большевиков должен был выступить я… Но я бегал в экономический клуб звать выйти на улицу, да за мной никто не пошёл»^[83].

Корниловский мятеж, более или менее откровенно поддержанный значительной частью офицерства, не мог не обострить и без того сложные взаимоотношения между солдатами и офицерами, — что, в свою очередь, не способствовало сплочению армии и позволило Германии успешно развивать наступление^[84].

Лев Троцкий, председатель Петроградского совета

В результате мятежа разоружённые в июле рабочие оказались вновь вооружены, а отпущенный под залог Троцкий 25 сентября возглавил Петроградский совет. Однако ещё раньше, чем большевики и левые эсеры получили большинство, 31 августа (13 сентября), Петроградский Совет принял предложенную большевиками резолюцию о переходе власти к Советам: за неё проголосовали почти все беспартийные депутаты^[85]. Аналогичные резолюции в тот же день или на следующий приняли свыше сотни местных советов, а 5 (18) сентября за передачу власти Советам высказалась и Москва.

1 (14) сентября специальным правительственным актом, подписанным министром-председателем Керенским и министром юстиции А. С. Зарудным, Россия была провозглашена Республикой. Временное правительство не обладало полномочиями определять форму правления, акт вместо энтузиазма вызвал недоумение и был воспринят — равным образом и левыми, и правыми — как кость, брошенная социалистическим партиям, выяснявшим в это время роль Керенского в Корниловском мятеже.

Демократическое совещание и Предпарламент

Основные статьи: Всероссийское демократическое совещание, Временный совет Российской республики

Опереться на армию не удалось; Советы левели, несмотря ни на какие репрессии против левых социалистов, а отчасти и благодаря им, особенно заметно — после выступления Корнилова, и становились ненадёжной опорой даже для правых социалистов. Правительство (точнее, временно замещавшая его Директория) при этом подвергалось жёсткой критике как слева, так и справа^[22]: социалисты не могли простить Керенскому попытку сговориться с Корниловым, правые не могли простить предательства.

В поисках опоры Директория пошла навстречу инициативе правых социалистов — членов ЦИК, созвавших так называемое Демократическое совещание. Представителей политических партий, общественных организаций и учреждений инициаторы приглашали по собственному выбору и меньше всего соблюдая принцип пропорционального представительства; такое подобранное сверху, корпоративное представительство ещё меньше, чем Советы (избранные снизу подавляющим большинством граждан), могло служить источником законной власти^[86], но могло, как предполагалось, потеснить на политической сцене Советы и избавить новое правительство от необходимости обращаться за санкцией в ЦИК.

Открывшееся 14 (27) сентября 1917 г. Демократическое совещание, на котором одни из инициаторов рассчитывали сформировать «однородное демократическое правительство»^[87], а другие — создать представительный орган, которому до Учредительного собрания было бы подотчётно правительство, не решило ни той ни другой задачи, лишь обнажило глубочайшие разногласия в стане демократии. Состав правительства в конце концов было предоставлено определить Керенскому, а Временный совет Российской республики (Предпарламент) в ходе обсуждений из контролирующего органа превратился в совещательный; да и по составу оказался намного правее Демократического совещания.

Итоги Совещания не могли удовлетворить ни левых, ни правых; продемонстрированная на нём слабость демократии лишь добавила аргументов как Ленину, так и Милюкову: и лидер большевиков, и лидер кадетов считали, что для демократии в стране уже не осталось места — и потому, что нарастающая анархия объективно требовала сильной власти, и потому, что весь ход революции лишь усиливал поляризацию в обществе (что показали и прошедшие в августе-сентябре муниципальные выборы)^[88]. Продолжался распад промышленности, обострялся продовольственный кризис; с начала сентября нарастало забастовочное движение; то в одном, то в другом регионе возникали нешуточные «беспорядки», и всё чаще инициаторами беспорядков становились солдаты; положение на фронте стало источником постоянной тревоги. 25 сентября (8 октября) было сформировано новое коалиционное правительство, а 29 сентября (12 октября) началась Моонзундская операция германского флота, завершившаяся 6 (19) октября захватомМоонзундского архипелага. Только героическое сопротивление Балтийского флота, ещё 9 сентября поднявшего на всех своих судах красные флаги, не позволило немцам продвинуться дальше. Полуголодная и полуодетая армия, по словам командующего Северным фронтом генерала Черемисова, самоотверженно несла лишения, но надвигавшиеся осенние холода грозили положить конец и этому долготерпению. Масла в огонь подливали небеспочвенные слухи о том, что правительство собирается переехать в Москву и сдать Петроград немцам.

Красный Фиат Ижорский у Смольного. Осень 1917

В такой обстановке 7 (20) октября в Мариинском дворце открылся Предпарламент. На первом же заседании большевики, огласив свою декларацию, демонстративно покинули его.

Главным вопросом, которым пришлось заниматься Предпарламенту на протяжении всей его недолгой истории, было состояние армии. Правая печать утверждала, что армию разлагают большевики своей агитацией, в Предпарламенте говорили о другом: армия из рук вон плохо снабжается продовольствием, испытывает острый недостаток в обмундировании и обуви, не понимает и никогда не понимала целей войны^[89]; программу оздоровления армии, выработанную ещё до Корниловского выступления, военный министр А. И. Верховский нашёл неосуществимой, а две недели спустя, на фоне новых поражений (на Двинском плацдарме и на Кавказском фронте) заключил, что продолжение войны невозможно в принципе^[90]. П. Н. Милюков свидетельствует, что позицию Верховского разделяли даже некоторые лидеры партии конституционных демократов, но — «единственной альтернативой был бы сепаратный мир… а на сепаратный мир тогда никто идти не хотел, как ни ясно было, что разрубить безнадёжно запутавшийся узел можно было бы только выходом из войны»^[91].

Мирные инициативы военного министра закончились его отставкой 23 октября. Но главные события разворачивались вдали от Мариинского дворца, вСмольном институте, куда правительство ещё в конце июля выселило Петроградский совет и ЦИК. «Рабочие, — писал Троцкий в своей „Истории“, — бастовали слой за слоем, вопреки предупреждениям партии, советов, профессиональных союзов. Не вступали в конфликты только те слои рабочего класса, которые уже сознательно шли к перевороту. Спокойнее всего оставался, пожалуй, Петроград»^[92].

Версия «немецкого финансирования»

Основные статьи: Пломбированный вагон, Вопрос о финансировании большевиков Германией, Парвус, Александр Львович

Ульянов (Ленин) в парике и гриме. Карточка на удостоверении на имя рабочего К. П. Иванова

Уже в 1917 г. сложилось представление о том, что правительство Германии, заинтересованное в выходе России из войны, целенаправленно организовало переезд из Швейцарии в Россию представителей радикальной фракции РСДРП во главе с Лениным в т. н. «пломбированном вагоне»^[93]. В частности, С. П. Мельгунов вслед за Милюковым утверждал, что Германское правительство через А. Л. Парвуса финансировало деятельность большевиков, направленную на подрыв боеспособности русской армии и дезорганизацию оборонной промышленности и транспорта. А. Ф. Керенский уже в эмиграции сообщал, что ещё в апреле 1917 г. французский министр-социалист А. Тома передал Временному правительству информацию о связях большевиков с немцами^[56]; соответствующее обвинение было предъявлено большевикам в июле 1917 года^[56]. И в настоящее время многие отечественные и зарубежные исследователи и литераторы придерживаются этой версии^[94].

Некоторую путаницу в неё вносит представление о Л. Д. Троцком как об англо-американском шпионе^[95], и эта проблема также восходит к весне 1917 г., когда в кадетской «Речи» появились сообщения о том, что, находясь в США, Троцкий получил 10 000 то ли марок, то ли долларов^[96]. Это представление объясняет разногласия между Лениным и Троцким по поводу Брестского мира (лидеры большевиков получали деньги из разных источников), но оставляет открытым вопрос: чьей акцией был Октябрьский переворот, к которому Троцкий, как председатель Петроградского совета и фактический руководитель Военно-революционного комитета, имел самое прямое отношение?

У историков к этой версии есть и другие вопросы^[97]. Германии необходимо было закрыть восточный фронт, и ей сам Бог велел поддерживать в России противников войны, — вытекает ли из этого автоматически, что противники войны служили Германии и не имели никаких иных причин добиваться прекращения «мировой бойни»? Государства Антанты, со своей стороны, были кровно заинтересованы и в сохранении, и в активизации восточного фронта и всеми средствами поддерживали в России сторонников «войны до победного конца»^[98], — следуя той же логике, отчего не предположить, что оппонентов большевиков вдохновляло «золото» иного происхождения, а вовсе не интересы России?^[99]. Все партии нуждались в деньгах, всем уважающим себя партиям приходилось тратить немалые средства на агитацию и пропаганду, на избирательные кампании (выборов различных уровней в 1917 году проводилось много) и прочее, и прочее, — и все страны, вовлечённые в Первую мировую войну, имели свои интересы в России; но вопрос об источниках финансирования партий, потерпевших поражение, уже никого не интересует и остаётся практически не исследованным^[99].

В начале 90-х годов американский историк С. Ляндерс обнаружил в российских архивах документы, подтверждающие, что в 1917 году члены Заграничного бюро ЦК получали денежные субсидии от швейцарского социалиста Карла Моора; позже выяснилось, что швейцарец был германским агентом. Однако субсидии составили всего 113 926 швейцарских крон (или 32 837 долларов)^[100], да и те были использованы за рубежом для организации 3-й циммервальдской конференции^[101]. Пока это единственное документальное подтверждение получения большевиками «немецких денег»^[102].

Что же касается А. Л. Парвуса^[103], то на его счетах вообще трудно отделить немецкие деньги от ненемецких, поскольку к 1915 году он и сам уже был миллионером^[104]; и если бы его причастность к финансированию РСДРП(б) была доказана, пришлось бы ещё специально доказывать, что при этом использовались именно немецкие деньги, а не личные накопления Парвуса.

Серьёзных историков больше интересует другой вопрос: какую роль в событиях 1917 года могла играть финансовая помощь (или иное покровительство) с той или с другой стороны?^[99]^[100]^[105].

Сотрудничество большевиков с германским Генштабом призван доказать «пломбированный вагон», в котором группа большевиков во главе с Лениным проехала через Германию. Но месяц спустя тем же маршрутом, благодаря посредничеству Р. Гримма, от которого отказался Ленин, проследовали ещё два «пломбированных вагона», с меньшевиками и эсерами^[106], — но не всем партиям предполагаемое покровительство кайзера помогло победить.

Запутанные финансовые дела большевистской «Правды» позволяют утверждать или предполагать, что ей оказывали помощь заинтересованные немцы; но несмотря ни на какое финансирование «Правда» оставалась «маленькой газетой» (Д. Рид рассказывает, как в ночь переворота большевики захватили типографию «Русской воли» и впервые отпечатали свою газету в большом формате^[107]), которую после Июльских дней постоянно закрывали и вынуждали менять название; десятки больших газет вели антибольшевистскую пропаганду, — почему маленькая «Правда» оказалась сильнее?

То же относится и ко всей большевистской пропаганде, которую, как предполагается, финансировали немцы: большевики (и их союзники-интернационалисты) своей антивоенной агитацией разложили армию, — но гораздо большее число партий, располагавших несоизмеримо большими возможностями и средствами, в это время агитировали за «войну до победного конца», взывали к патриотическим чувствам, обвиняли в предательстве рабочих с их требованием 8-часового рабочего дня, — почему большевики выиграли столь неравный бой?

А. Ф. Керенский на связях большевиков с германским Генштабом настаивал и в 1917 году, и десятилетия спустя; в июле 1917 г. при его участии было составлено коммюнике, в котором «Ленин и его сподвижники» обвинялись в создании специальной организации «с целью поддержки враждебных действий воюющих с Россией стран»^[108]; но 24 октября, в последний раз выступая в Предпарламенте и вполне сознавая свою обречённость, заочно полемизировал с большевиками не как с германскими агентами, а как с пролетарскими революционерами: «Организаторы восстания не содействуют пролетариату Германии, а содействуют правящим классам Германии, открывают фронт русского государства перед бронированным кулаком Вильгельма и его друзей… Для Временного правительства безразличны мотивы, безразлично, сознательно или бессознательно это, но, во всяком случае, в сознании своей ответственности я с этой кафедры квалифицирую такие действия русской политической партии как предательство и измену Российскому государству…»^[99]

A Wealth of Information

Search This Blog